Болезненное влечение к бесполезному сочинительству; патологическое стремление к созданию претендующих на обнародование текстов; непреодолимая писательская страсть у человека, лишенного литературных способностей, - таковы общеизвестные определения графомании в большинстве толковых словарей и психиатрических справочников. Непонятый, непризнанный, недооцененный - такими эпитетами чаще всего награждает себя автор, провозглашенный графоманом. Все они исполнены нигилистического пафоса и очевидной гордыни. Последняя позволяет без стеснения выставить на публичный суд текст сомнительного качества и рождает у пишущего иллюзию собственной уникальности и презумпции личной правоты.
Но это случай, как говорится, клинический и притом общий. В действительности грань между графоманией и просто халтурой бывает столь же тонкой, сколь между их противоположностями - талантом и гением. И порой не так уж просто отличить творческую недоработку, словесный перебор или художественный просчет от проявлений подлинно графоманских наклонностей.
Кроме того, «графомания - это не мания создания формы, а мания навязывания себя другим. Наиболее гротескный вариант воли к власти». Справедливое и важное уточнение Милана Кундеры позволяет говорить о том, что графомания и талант - отнюдь не взаимоисключающие понятия. Ибо «воля к власти» есть и у одаренного сочинителя, и у литературного бездаря, одержимого бесом писательства.
В России же все осложняется еще и тем, что графомания имеет давний и прочный метафизический статус «высокодуховной болезни», национального ментального комплекса и маркера интеллектуальности. В нашем сознании понятие графомании подразумевает хотя и скрытые, но отчетливо позитивные коннотации; под бесплодное сочинительство подведена мощная эстетико-философская платформа. И даже иронизируя над капитаном Лебядкиным, мы сочувствуем Макару Девушкину, который тешился надеждой выбиться из нищеты, усовершенствовав свой литературный стиль. Так сама внутренняя форма слова незаметно подверглась каламбурному переосмыслению: мания сочинительства оказывается тесно сопряжена с манией «графства» - сановности, статусности и состоятельности Человека Пишущего.
